Фёдор Хиросигэ: «На меня влияет всё»

До 25-го февраля в петербургской галерее Anna Nova проходит выставка Фëдора Хиросигэ «Лисий огонь». Представленные произведения, как и творчество Хиросигэ в целом,  — это соединение множества образов и текстов из массовой и традиционных культур. Мы поговорили с автором, чтобы узнать больше о его творческом методе.

Можно ли сказать, что в основе Вашего искусства находится авторская мифология, состоящая из переизобретённых образов разных эпох и культур? Если да, то что из себя представляет «вселенная» Фёдора Хиросигэ?

Нет, я предпочитаю не использовать термин «авторская мифология». Например, в китайской литературе испокон веков было принято не оформлять цитаты в кавычки, и порой довольно большие. Считалось, что образованные люди и так это различают. Каждый автор посредством своих сочинений вёл нескончаемый диалог со всей традицией и своими коллегами из прошлого и настоящего. Такой подход мне кажется правильным, рабочим, пусть даже и рутинным.

Вселенная — это, конечно, интересное слово, но если существует вселенная Фёдора Хиросигэ, то на её описание уйдёт вся жизнь. Посмотрим лет через 20, какие планеты в ней прояснятся.

Как Вы открыли для себя подобную «постмодернистскую» стратегию заимствования, совмещения и пересборки узнаваемых и устоявшихся образов?

Не то чтобы эта стратегия открыта недавно. Межкультурный трансфер существует испокон веков, одни и те же образы существуют в разных обличьях в зависимости от территории присутствия. Вспомним, к примеру, как многолик буддизм. Образ Одиннадцатиликого бодхисаттвы сострадания Авалокитешвары переходит из индийского буддизма в китайский и пересобирается на новой почве в прекрасную Гуань-Инь, тоже узнаваемый образ, но другой. Особенно интересен в этом плане феномен японской культуры: на протяжении веков происходило усиленное заимствование из других культур, но только того, что очень нравилось. Всё претерпевало основательную, порой до неузнавания, переработку, в итоге превращаясь в нечто «совершенно японское». В общем, эта стратегия — следствие серьёзного отношения к имени, освоение именно такого подхода.

Каким образом Вы подходите к выбору образов и героев? Влияют ли на это Ваши интересы или, может быть, филологическое образование? Можете привести несколько конкретных примеров-историй?

На меня влияет всё. Гиперчувствительность — это черта не только человека-гриба. Например, мне приходилось жить в разных районах Петербурга, и образ девочки-гриба начал навязчиво появляться в работах во время пребывания в Коломне. Возможно, там какая-то особенно элегическая почва. Потом был период жизни внутри адмиралтейства. Прямо скажем, в этом ареале медного всадника, где призраки основателей очень сильны. На Васильевском острове чувствуется сильное эхо художников и учёных прошлого. Меня внезапно стало преследовать желание сделать оммаж «Жнецам» Венецианова, и уже в разгар работы (итог трудов находится в коллекции Сергея Лимонова) выясняется, что Венецианов жил в соседнем квартале, есть даже памятная табличка на доме.

Сейчас моя мастерская находится на бывшем машиностроительном заводе, и, кажется, сами стены заряжены позитивистски. Когда оказываешься в таком явно «янском» пространстве, руки перестают бояться тяжёлой работы, инструменты приручаются сами собой. Как следствие, большие форматы становятся удобнее.

На каком уровне происходит заимствование уже существующих образов в ваших работах? Мы без труда можем узнать персонажей из аниме, но ещё Вы используете более тонкие отсылки на уровне текста или иконографии? Можете привести примеры таких произведений.

Если присмотреться, отсылками пронизаны многие мои работы. Например, девочка Ада, сквозной персонаж выставки «Лисий огонь», носит жёлтое платье, которое знатокам может напомнить платье Аски Сорюу Лэнгроу из «Евангелиона». Также жёлтая одежда с незапамятных времён — униформа буддийских монахов. В Дхаммападе, древнейшем буддийском тексте, есть строфа о том, кто достоин жёлтой одежды, а кто не достоин. Опять же, есть работа, в которой присутствуют цитаты из Дхаммапады и опенинга к аниме «Евангелион» — памятник школьным партам ушедшей эпохи из проекта «Лекторий Фёдора Хиросигэ», показанный летом 2023-го года в Павильоне Новой Голландии.

В работе из серии «maximum imperium» мы видим Сейлор Мун верхом на Коньке-Горбунке. С какой целью Вы прибегаете к подобным смелым сочетаниям образов из массовой культуры и фольклора?

Не совсем верно, в этой серии фигурирует Сейлор Винус, которой покровительствует планета любви Венера. Так что можно сказать, эта красавица — символ любви. Одна из атак Сейлор Винус звучала так: «Венера дарит всем любовь!». Очень забавно, что любовь может быть оружием. Конёк-горбунок — метафора нежданной удачи, талисман, который выглядит причудливо и невзрачно, но совершает хитроумные и невероятные подвиги за шалопая-протагониста. Почему? Из-за заклятья или из-за привязанности? Что-то есть между ними общее, между любовью и удачей, они как две стороны одной медали…

Вы часто обращаетесь к восточным мифологиям и религиям. Как Вам удаётся заимствовать и воспринимать образы из «чужих» культур и делать их частью своего искусства?

Не таких уж и чужих! В Петербурге находится самый северный буддийский дацан в мире. Любой горожанин может прийти туда в часы работы, обойти святыню кругом, посмотреть на колесо дхармы, прочитать три мантры, написанные по-тибетски на фасаде здания. Это не так сложно, и, если поселитесь неподалёку, образы тибетского буддизма могут стать вашим рутинным пейзажем — не менее одухотворённым.

Как Вы считаете, в современном мире существуют ли различия между культурами? Ставите ли Вы перед собой вопрос о культурной идентичности?

Конечно существуют. У меня есть работа «Желание стать тибетцем», в какой-то длительный момент времени мне очень хотелось оказаться в Тибете и раствориться там в воздухе усилием воли. Теперь думаю, что может быть логичнее раствориться в горах Страны восходящего солнца. Возможно, однажды я так и сделаю, но до этого придётся потрудиться.

А как насчёт обращения к научным и философским концепциям, например, к психоанализу или постгуманизму? Вы напрямую исследуете их, или идеи известных философов в вашем искусстве — это тоже некоторый узнаваемый для многих образ?

С одной стороны, это узнаваемый образ. Философы и другие граждане обычно радуются, видя портреты Канта и Мейясу на берёзе, что и говорить! Они, конечно, люди симпатичные. Порой в моих работах встречаются цитаты из текстов. Философия развлекает и смешит меня, и некоторые фразы особенно удачно справляются с этим. Но бывает и так, что работа становится более тонким воплощением концепции, чем прямая цитата. Вот, например, серия «Приключения Семиглазки» — это своего рода изложение основ теории психоанализа, но «прочитать» это уже чуть сложнее или наоборот, легче.

Можете посоветовать для наших читателей исторические источники, художественную литературу или фильмы, которые помогут лучше понимать ваше искусство? Например, к каким источникам Вы обращались при создании произведений для выставки «Лисий огонь»?

Гань Бао, «Записки о поисках духов»; Пу Сун Лин, «Странные истории», «Лисьи чары»; В. Пелевин, «Священная книга оборотня», «Тайные виды»; Джатаки, Дхаммапада, Я.Я.М. де Гроот, «Война с демонами и обряды экзорцизма в древнем Китае»; А.А. Накорчевский, «Синто»; рассказы Акутагава Рюноскэ, М.Д. де Фиссер, «Японский фольклор»; Ю. Рерих, «Тибетско-русско-английский словарь»; У Чэн-энь, «Путешествие на Запад»; аниме «Евангелион», «Наруто», «Сейлор Мун», «Атака титанов».