При поддержке Мэрии Пизы и Региона Тоскана до 30 сентября в Пизе проходила вторая часть трилогии Алексея Морозова — выставка EXODUS. Первая часть — PONTIFEX_MAXIMUS — была представлена в ММОМА в Москве и в Национальном археологическом музее Неаполя в 2016-2017 гг.
EXODUS — эпическое полотно в виде сетевой сайт-специфик-инсталляции в исторической географии Пизы. Выставка предлагает зрителю пройти по пути Исхода современного человечества, вспомнить архаические забытые культы, библейские заветы, музыкальные нарративы Пуччини и пророческие тексты Чехова. Творчество художника позже будет представлено на стенде галереи a—s—t—r—a в рамках Cosmoscow. А пока предлагаем познакомиться с Алексеем Морозовым, идеями зарождения выставки, ее символике и поиске мест для инсталляций в эксклюзивном интервью ART FLASH.
Ваша выставка EXODUS в Пизе — это вторая часть проекта. Что вдохновило Вас на создание этой трилогии, и как развивалась концепция от PONTIFEX_MAXIMUS до нынешнего проекта?
Изначально я не думал о проекте как о трехчастной опере, но по ходу работы родился именно такой формат.
PONTIFEX задумывался как имитация (в формате концептуальной инсталляции) проекта архитектурной реконструкции моста, где в образе моста подразумевается наша уникальная цивилизация, говоря точнее – миросистема. В процессе работы над проектом ко мне стало приходить ощущение, что с реконструкцией мир запоздал. Необходимо переходить к плану эвакуации.
Таким «планом эвакуации» стала «арт-опера» EXODUS. В этом проекте я опираюсь на две тектонические плиты: «Чайка» Чехова и «Ласточка» Пуччини. В один момент они для меня сложились в единый нарратив. «Чайка» Чехова – это, пожалуй, гипертекст до гипертекста. Это же можно отнести и к монологу Заречной. С «пьесой в пьесе» я давно хотел поработать. Кстати, это эпическое послание меня со школьной скамьи не оставляло равнодушным своей библейской и апокалиптической выразительностью, монументальностью.
Так вот и «Чайка», и «Ласточка» очень схожи по своей экзистенциальной сути. И в первом, и во втором произведении в центре повествования – судьба женщины и ее выбор. И там, и там птица, как образ судьбы женщины, а если взять оптику пошире, то и человечества в целом, в которой такие онтологические понятия как любовь и искусство соотносятся до состояния сингулярности. Искусство в «Чайке» – один из незримых героев и одновременно субъект расширенного Чеховского нарратива. Так же в «Ласточке» Пуччини – любовь и искусство, как императивные этико-эстетические понятия, в ходе повествования сближаются до метафизической плазмы, возводя тем самым текст водевильного, по своей сути, либретто до жанра нордической саги.
Кстати, в момент знакомства с текстом Адами фабула пьесы мне показалась подозрительно узнаваемой. Незадолго до первого прочтения либретто к опере Пуччини я взял в дорогу «Круг земной» – сборник скальдической поэзии, собранной Снорри Стурлусоном. Мне показалось забавным, что история модной парижской куртизанки Магды так напоминает историю Харольда Сурового. И я стал дальше развивать этот абсурдистский нарратив в духе актуальной режиссерской оперы. И вот у меня на сцене фьорды. Это каменоломни Каррарары, в которых расположился лагерь особого назначения «Кватроченто».
Как Вы выбирали исторические места для своих инсталляций и какую роль они играют в интерпретации Вашего искусства?
В момент, когда мне поступило предложение представить свой проект в Пизе, первая локация, которая вспомнилась, была церковь Santa Maria Della Spina – уникальный памятник итальянской готической архитектуры. Это невероятной красоты базилика XIII века, фактически продолжающая своим фасадом мраморную облицовку набережной Арно – реки, которая связывает Флоренцию с Пизой. И, конечно, в данном случае эта точка стала реперной. Далее, развивая концепцию городской географии, как существенной части моего высказывания, я не смог не использовать реку, как метафору и как метафизический хребет экспозиции. Согласно «прибрежной концепции» определись и остальные локации: Palazzo Comunale, Palazzo Blu и Torre Guelfa.
Какую символику Вы вкладываете в название EXODUS и как она отражает тематику выставки?
EXODUS, в переводе с греческого – Исход, одна из книг Танаха или Ветхого Завета. В моем проекте исход необходимо понимать в более широком контексте – как исход человечества, исход нашей цивилизации или переход нашей популяции из одного состояния в другое.
На сегодняшний день мы являемся свидетелями не только перехода цивилизации из шестого в седьмой технологический этап, но и перехода в иное когнитивное поле. Пожалуй, в данный момент наша цивилизация подходит к той точке, когда изменения общественной формации и миросистемы настолько фундаментальны, что последний раз что-то подобное происходило примерно девять-десять тысяч лет назад – в момент так называемой «неолитической революции», когда сапиенс стал человеком цивилизации. С тех пор настолько принципиальных изменений человечество не претерпевало. И вот наступил этап, когда в силу необратимых исторических событий и сопутствующей эволюции технологических процессов, человечество вновь находится на кромке бытия. Я для себя определил текущий момент как «металит», подразумевая под lithos – процессор (в ИТ-среде зачастую называемый камнем).
Ваша работа сочетает в себе элементы сетевого искусства и сайт-специфик инсталляции. Как Вы видите взаимодействие зрителя с такими сложными, многослойными проектами?
Мне всегда было интересно развивать многоуровневое высказывание даже в рамках коллективных экспозиций. Думаю, что вовлечение среды, сайта (в значении геопозиции), локального социума – это еще один пример позитивной апроприации. Всегда крайне важно найти точные коннотации, актуальные для местного культурного контекста.
В современном искусстве со зрителем необходимо вести диалог с учетом той совокупности вызовов и проблем, которыми живет общество. И я говорю сейчас не о повестке, а о погружении в дух и ритм исторического момента и о постижении этико-эстетического императива местности, в которой реализуется проект. Сетевая структура позволяет максимально широко и иммерсивно задействовать пространство в целях, стоящих перед художником.
И вот если старательно и профессионально соблюсти вышеперечисленные моменты, то высказывание становится читаемым и интересным зрителю, достигается нужный уровень иммерсивности, и «народ идет». Постоянное присутствие зрителя на экспозиции свидетельствует о том, что многое удалось, и людям интересно.
Какие элементы или темы, представленные в Пизе, Вы планируете развить или трансформировать в заключительной части трилогии?
Все мои выставки, инсталляции, картины, скульптуры – это объекты моей метавселенной, как принято сейчас говорить. Тот мир, который я создаю, очень релевантен термину псевдорелигия или квазирелигия, введенному в оборот Иохимом Вахом и Паулем Тиллихом. По своему объему моя религиозная доктрина гораздо шире, чем такие классические квазирелигии современности, как поп, спорт или медицина.
Мой мир включает в себя всю вселенную от верхнепалеолитической эстетики до сайбер-эллинизма. В заключительной части я прихожу к нулевой отметке – строительному реперу. Пока оставлю в тумане грядущего название и форму подачи проекта.
Как Вы планируете отметить свое 50-летие в контексте своей творческой карьеры? Какие проекты и идеи Вам хотелось бы реализовать в будущем?
Никогда не воспринимал свои юбилеи, даты, дни рождения как нечто значимое и выдающееся, достойное каких-то специальных мер и действий. Максимум, как повод собрать близких друзей и от души повеселиться. Но так совпало, что, пожалуй, самые значимые, масштабные в моей жизни вещи удалось реализовать именно в этом году и показать все это в Пизе. В ближайшем будущем мне предстоит завершить вторую часть трилогии и перейти к третьей.
Как Вы видите свое участие на стенде галереи a—s—t—r—a в рамках Cosmoscow? Чего вы ожидаете от этого мероприятия?
Мы с Алиной Крюковой подготовили интересную экспозицию и ожидаем успешных продаж. Это же ярмарка-торг, чего еще от нее ожидать?
Каково Ваше отношение к современному искусству в России и за рубежом? Какие тенденции считаете наиболее значимыми сегодня?
Мне кажется, что главным отличием восприятия совриска в России и Европе или США – это разные концепции «ожидания».
Фактически, на всем постсоветском пространстве современное искусство в широком смысле воспринимают как эволюционно-революционное продолжение длинной истории искусств – от Бизонов до Барбизонов и далее. Такой зритель идет «посмотреть» на современное искусство, ожидая определенной изобразительности, может быть, и прогрессивно-модернистской, но изобразительности. И не находя ее, или фрустрирует, или соглашается внешне, для бонтона, но в душе все равно остается разочарованным. А в современном искусстве изобразительность вообще не имеет значения, вернее, роль ее как у диаграммы, таблицы или иной иллюстрации в каком-нибудь учебнике, например, по истории.
И еще. Слой общества, интересующийся современным искусством, в России гораздо тоньше в микронах, чем в «западных» странах. Но именно отношение «просвещенной публики» к актуальному художественному процессу как к «визуальной философии», делает сосуществование художника и зрителя, более гармоничным где бы то ни было.
По своей природе и в своем творчестве я никогда не оглядывался на правила, флажки, псевдоэтические рамки, поэтому мне близки наиболее свободные и «незастроенные» художественные общности и максимально не мейнстримные тенденции.
Мне кажется, что среда уличного искусства и ее анархические настроения, стремление к монументальным высказываниям, массовость вовлеченных субъектов и их пассионарностью дают очень перспективную амальгаму. Также мне интересно наблюдать за новым «черным» искусством, и, конечно же, технологический прорыв открывает перспективы, которые сложно даже приблизительно осознать, в том числе и в области актуального искусства. Так что все, что связано с технологиями и наукой в искусстве, любопытно и заслуживает внимания.
