Саша Пучкова – художница, работающая с различными видами медиа: от звука до перформативных экспериментов. Она начала свой творческий путь как дизайнер, а сейчас создаёт инсталляции, цифровые коллажи, графику, керамические объекты и продолжает экспериментировать с инструментами. О страхе показать «нецельное» произведение, желании поднимать важные проблемы и родительском принятии – узнала фаундер ART FLASH Эмилия Манвельян в интервью с Сашей.
Расскажи, как всё начиналось? Как ты стала художником?
Всегда стоит вопрос: «что такое начало?». Более того, не всегда понятно какого рода художник имеется в виду — традиционное мастерство и академическое искусство или искусство современное.
Я рисовала с детства сколько себя помню. Любимым инструментом были, конечно же, фломастеры. Целые вселенные выстраивала в тетрадях. Но в школе, подумав о том, какая профессия может быть близкой к моим художественным навыкам, решила пойти на дизайн. Родителями профессия «художник» не котировалась.
В итоге свой специалитет я закончила как дизайнер-график. Помимо вполне прикладных навыков, связанных с вёрсткой, типографикой и даже печатным производством, было ценно изучить традиционные художественные техники: виды ручной печати, рисунок, скульптуру, акварельную и карандашную графику. Вдобавок на 2-3 курсе мы с друзьями начали самоорганизовываться и делать выставки, небольшие «хэппенинги»в городских залах, куда можно было попасть бесплатно и сделать событие. У нас даже была поездка на Красноярскую художественную биеннале.
Ещë во время учебы и особенно остро после я чувствовала, что мне не хватает теоретической глубины, возможностей для анализа, понимания, что происходит с искусством сейчас, да и с культурой в целом. В тот момент мне показалось, что окунуться в искусствоведение — неплохой способ справиться с этим незнанием. Я переехала в Питер и училась в Университете Технологий и Дизайна (СПбГУТД). Наш факультет был довольно консервативным, а мне ужасно хотелось работать над магистерской, посвящëнной современной инсталляции, в определенном еë преломлении, конечно же. Однако тему долго не удавалось утвердить, ей мешал «железный» довод: «Если предмет, который подвергается анализу, моложе 200 лет, то эту тему мы взять не можем».
Тем не менее я начала писать магистерскую, но, поняв, что всë же нужно заниматься тем, чем заниматься хочется на самом деле, перебралась в Москву. Здесь уже связь с современным искусством начала проявляться в полной мере. Хотя Питер принëс знакомство со школой «Что делать», Центр Курëхина и Галереей Экспериментального звука (до сих пор работаю с темой расширенных партитур). Важно, что моë пребывание там совпало с Манифестой-10 и параллельными ей событиями. Что дало понимание определенного среза в практиках искусства того периода (2014 год).
Ещë важную роль сыграли «культурные связи». Например, когда мы с друзьями только начинали в Барнауле делать первые выставки, уже существовала творческая мастерская Д-9. Дима Филиппов, куратор и художник, один из основателей галереи «Электрозавод», активно в ней работал, а потом уехал в Москву и поступил в ИПСИ (сейчас Институт современного искусства Иосифа Бакштейна). Когда я приехала из СПб, мне было на кого опереться в плане получения знаний. Я пару лет периодически попадала на чердачок в мастерскую Кабакова, где ИПСИ тогда базировался. Мне кажется, что очень многое тогда было постигнуто с помощью лекций, встреч, мастер-классов, общения, придумывания в общем поле, которое образовалось вокруг.
Я в то время занималась плёночной фотографией и очень хотела поступить в Школу Родченко (Московская школа фотографии и мультимедиа имени Родченко). На вступительных просмотрах Валерий Нистратов одобрил мои фотографии, но они не были серией, и он предложил прийти через год. Собрав портфолио из самоорганизованных выставок в разных местах — от теннисных кортов до подвалов дома Лансере, и саунд-арта, я поступила уже в другую мастерскую — «Интерактивные коммуникационные смешанные медиа» Алексея Шульгина и Аристарха Чернышëва.
Ты всё-таки поняла, что дизайнером быть не хочешь?
Эта профессия долгое время была для заработка и для какой-то свободной помощи друзьям. Сейчас пригождается в моих собственных проектах или подготовке презентаций образовательных курсов, которые мы, например, ведëм с моей подругой и соавторкой Аней Леоновой в дуэте Digital Object Alliance (DOA). В последнее время это работа с платформой Garage Digital. Иногда зовут в MSCA.
А сколько тебе было лет?
Кажется, было 26, когда поступила в ШР.
Достаточно рано. Было ли тебе страшно в моменте, когда ты показывала своё искусство в первый раз?
Есть разница, где показывать — в малом кругу единомышленников, в artist-run space или в галерее, например. И разница для меня была тогда колоссальная.
Показывая работы в галереях новой публике, боялась ли ты критики?
Я думаю, да. До сих пор боюсь. Но здесь, скорее, не страх критики, а страх показать что-то, что может оказаться «нецельным».
Мне всегда важно, чтобы сложилось цельное высказывание. На этапе проработки проекта я собираю очень много информации, нарративов, эскизов, данных. Потом «срезаю» 90%. Остаëтся то, что остаëтся. Причëм я так же писала магистерскую: множество материала, погружение в него и только потом точечная работа. Всегда возникает момент ответственности — сложатся ли в то, что тебе важно, оставшиеся 10%. Плюс так называемый успех моей деятельности часто зависит от того, есть ли у меня в достатке времени на то, чтобы мозг произвëл суммирование обрывков идей и материала и выдал как будто бы интуитивный ответ, решение.
Я довольно чувствительна к отзывам и критике. Поэтому стараюсь слушать комментарии от конкретных людей, мнению которых доверяю,которых я могу попросить раскрыть их мнение подробно.
Ты рассказала, что переехала в Москву в 24 и начала работать с новыми форматами в разных медиа и с инсталляциями. Расскажи подробнее про инсталляцию на теннисном корте.
Эта работа была сделана совместно с художницей Сашей Медеведевой. Нам было важно показать, что теннисный удар вариативен. Это не только про прямую победу, а ещё и про игру с самим собой.
В составе экспозиции с моей стороны присутствовал диптих — шелкография с преобразованным мной изображением теннисистки. Была инсталляция из преобразованных теннисных ракеток, мячей, расположенных в определëнном порядке. Из-за того, что корт располагался в Орехово, и вокруг ходили люди, мячи у нас просто разошлись. Тем не менее это сработало: работало и отсутствие стен, и сам корт.
Очень важно не просто внедрить в место что-то своё, ничего о нём не зная, а погрузиться в его историю, контексты, в которых оно существует сейчас.
Что было дальше, после первых инсталляций?
Началась Школа Родченко, поиск своего медиума, самостоятельная кураторская и художественная практика.
Помнишь ли ты какой-то момент, когда смогла сказать: «Я современный художник, это моя профессия».
Я была абсолютно уверена, что я художник, и я занимаюсь современным искусством уже в Родченко. И тогда же я была уверена, что буду заниматься только институциональным искусством.
Интересно раскрыть значение словосочетания «профессиональный художник». Как будто бы это подразумевает тот факт, что ты занимаешься только искусством, им зарабатываешь, делаешь всë качественно. Меня смущает слово профессия, мне больше нравится профессиональная идентичность. Это то, что я делаю, как мне кажется, хорошо.
Это раньше художник должен был много страдать у себя в мастерской, а работы продавались только после его смерти, и тогда он становился знаменитым, как Ван Гог. А сейчас надо быть активным, общаться и выставляться.
Должно быть равновесие. Как у Кабакова: «Полгода я книжки делаю, а полгода искусство». Либо у меня период промоушена и общения, либо период формирования концепции и продумывания идеи или идей, делания или продакшна. А я ещë и мастер-классы веду и периодически преподаю! Казалось бы, всë это логичнее совмещать, и я стараюсь, когда есть возможность, но в период высокой интенсивности той или иной части жизни отдаëшь приоритет именно ей.
Вот, например, сейчас, я подошла к периоду продакшна выставки для одного artist-run-space, формирования идей и простройки мастер-класса, продумывания живописной серии, начала сбор майндмэпа для группового проекта. Кстати говоря, у нас с Аней Леоновой, с которой мы с 2017-го года работаем в составе коллектива Digital Object Alliance (DOA), с 7-го декабря и по 3-е марта проходит выставка «Восьмëрка пчелы: нечто тёплое в тебе» в Музее Вадима Сидура. На февраль запланирован ряд событий, которые мы ведëм.
Возвращаясь к вопросу об осознании себя как художника. Когда это произошло? Может во время выставки или первой продажи?
Если мы говорим про осознание себя как художника, то году в 2017-м, наверное. Я тогда ездила в резиденцию в Швейцарии в центр PROGR, и это событие как-то замкнуло моë восприятие себя. Если про искусство галерейное, то совершенно недавно. Мне вообще казалось, что я и искусство, которое можно продавать, не слишком совместимые понятия.
2022-й год был для всех нас очень сложным, но почему-то была невероятная необходимость делать искусство именно руками. Это помогало, держало на плаву в психологическом смысле, давало силы, хотя надо сказать, подготовка выставок силы просто-таки невероятно отбирает. Но в тот год у меня случилось две персоналки — в Devyatnadtsat’ Gallery и в Most Wanted Gallery, и одна важная полу-персоналка — выставка «30 000» на «Фабрике», которую курировал Валера Чтак. Вообще-то, в «30 000» участвовали пять художников, но у каждого была своя стена, и у Валеры не было требований к произведениям или развеске, кроме, цитирую, «картинки должны быть плоскими». Я сделала графику. Мне понравилось, что получилось. Был хороший фидбэк, стало понятно, что это вообще-то может ещё и продаваться.
Но возникают, конечно, и сложности, и новые челленджи: одновременно не врать себе и времени вокруг тебя, поднимая важные проблемы, и делать то, что людям всë-таки будет хотеться приобрести и жить с этим бок о бок.
Как ты считаешь, российский арт-рынок застыл или развивается?
Мне кажется, он идëт рывками. Вбирает в себя новое, молодое, другое, потом стопорится, привыкает, потом идёт дальше, как пунктирная линия. На Cosmoscow мы периодически видим видеоарт, и даже не в цифровых секциях — это уже хорошо. На Blazar были представлены интересные интерактивные объекты. К сожалению, цена на них ниже, чем могла бы быть, потому что живопись ценится гораздо выше, и, покупая её, люди чувствуют уверенность в этом медиуме. Что-то экспериментальное пока приобретают сложно.
Определëнную роль здесь играет и правовая база. Я писала магистерскую по присутствию цифрового искусства в метавселенной и сделала вывод о том, что правовая база здесь совершенно не проработана. Мы пока ещё не полностью уверены, как его атрибутировать, как продавать, через какие каналы, и, может быть, поэтому мы доверяем другим медиумам больше.
Следишь ли ты за другими художниками и взаимодействуешь ли с ними?
С другими художниками у меня в большинстве своëм очень поддерживающее взаимодействие. Я бы сказала, что 90% моих друзей и знакомых — художники. Это моя родная среда. Иногда немножко «болит», если мы оказываемся в конкурентной ситуации, но, опять же, это стимул продолжать что-то делать. Это про то, что идеи нужно не просто хранить в голове (хотя, безусловно, это важнейший этап их формирования и вызревания), но и воплощать тоже важно. Это про честность с собой. Не смотришь на других и страдаешь, а делаешь. Периоды продакшна и проектирования я бы назвала затворничеством. Я ни на кого не смотрю и занимаюсь только своими проектами. А когда период посвободнее, я обращаюсь и к друзьям, и смотрю, что происходит на мировом уровне, потому что это важная образовательная и межкультурная база. Важно понимать, что сейчас происходит. Современное искусство не существует в вакууме.
Что отличает тебя как художника?
Повествование на грани. На грани как «на границе». Оно довольно серьёзное и аналитическое, но можно заметить и юмор, и некоторый стёб над контекстом, темой, иногда над самой собой. Я иду по краю пластинки, где, с одной стороны, сказка, с другой — критика, неуверенность и неизвестность. Если говорить про то, как люди смотрят на мои работы, то они часто видят странное, непонятное, сплав живого и неживого.
Тебе нравится совмещение?
Скорее да, потому что я так живу и чувствую. У меня никогда не бывает чего-то ясного и правильного. Всегда симбиотическое, всегда синтез.
Когда последний раз тебя удивляло искусство?
У меня есть два абсолютно классических примера, и это совсем не про последнее увиденное. Я поехала в Швейцарию, в резиденцию в Берне, провела там весь январь 2017-го года, а потом путешествовала по Европе. Проезжала через Мадрид, там видела Сера. Была в берлинской Bahnhof с прекрасной экспозицией Бойса. Пространственный опыт, который ты переживаешь в соприкосновении с такими произведениями и сильнейшими художниками, несопоставим с тем, что мы можем увидеть на фотодокументациях.
Очень сильно работает звуковое искусство, произведения композиторов-акусматиков. Это сильное физическое переживание, помимо звукового и концептуального.
Есть ли для тебя критерии успешности художника?
Должна быть видна индивидуальная практика, черты художника, выработанные только им самим, — собственный стиль, метод. Фактор включённости, упорства, развития и практики каждый день влияет и в любом случае усиливает художника. Мне очень откликается, когда рынок начинает принимать то, чего он раньше не принимал, что-то менее мейнстримное. И вот это уже успех. Чувство успеха, когда ты смотришь и думаешь: «Это так круто, но так не продаваемо». А потом думаешь: «Потрясающе, рынок смог воспитаться и это принять».
Интересный художник – это..?
Это художник, у которого всегда есть понятие глубины. Тот, чья история, нарратив или пласты знаний и мысли включены в работу. Стоит узнать, как/почему художник это делает, так ты попадаешь в галерею смысловых залов. Я сама начала заниматься искусством, потому что пыталась понять связи и закономерности. Мне интересен художник, которого интересно разгадать.
Расскажи немного про мастерские. Каково тебе было работать не в студии, а вблизи других авторов? Как выглядел твой день?
Стоит сравнить два формата: опен-студии на Винзаводе и мастерские Гаража. Мастерские Гаража – это полноценная резиденция с возможностью находиться в них круглосуточно. Там художники из разных городов и регионов, и это полноценная жизнедеятельность. У вас общее пространство, общие инструменты, зал, где вы можете коммуницировать. Здесь есть с чем сравнить.
Бок о бок ты, скорее, работаешь на Винзаводе, потому что находишься в очень сжатом пространстве. Вы всегда рядом с другими художниками, и вам приходится прикладывать усилия, чтобы отдалиться и заниматься своей практикой. В мастерских Гаража всё гораздо гармоничнее. У каждого есть мастерская, которую можно закрыть. Мастерские приспособлены и для живописцев, и для фотографов, в них есть зал, где безвозмездно занимаются перфомеры и танцоры — это просто подарок Гаража сообществу. Там очень спокойно, хорошо.
В общей сложности я провела там год — очень большой срок для российской резиденции. Для Европы и два года нормально. Длительное время — идеальный вариант: у тебя есть возможность изучить местность, наладить контакт с сообществом, проработать специфику проекта и спокойно его реализовать.
Расскажи о проектах, над которыми ты работаешь прямо сейчас?
Есть долговременный проект про Байконур. Я начала его, потому что это место моего рождения. С 2016-го года я не понимала, как подступиться к нему, мне это казалось общей и «глобальной» задачей. Сейчас я делаю исследовательскую работу, ездила на Байконур. Ещë поеду летом, надеюсь поработать с местным сообществом. Не так давно разбирала его в ГЭС-2 в лаборатории «Свидетели времени» в рамках программы «Акты исследования» кураторов Леры Конончук и Кристины Романовой. Также в 2024-м надеюсь доработать видео эссе, которое является частью проекта про Байконур.
Ещë я собираю сольную выставку, которая откроется в Воронеже в апреле этого года. Делаю работу «в письмах» для Wrong Biennale. Мы с моей швейцарской со-кураторкой Франческой Чичерини завершаем проект для художников в формате метавселенной на тему Save Space. В работе несколько объектов. Всë происходит 🙂
Что сейчас говорят твои родители?
Со временем родители начали понимать и принимать то, чем я занимаюсь. Всë-таки инсталляция, реэнактмент или перформанс — это не то, что очень просто объяснить людям, которые не находятся в контексте современного искусства. Нашей коммуникации помогает и моя кураторская, часто музейная, практика: родителям понятнее работа с экспонатами, артефактами, а через это идëт принятие и всего остального.
Автор обложки: фотограф Вера Баркалова
