Большой разговор с политзаключённой-писательницей о её новом произведении, домашнем аресте и о том, что же такое свобода и когда она наступит.
Анастасия Шевченко – общественный и политический деятель, лауреат премии Бориса Немцова и бывшая политзаключённая. Она первый человек в России, на которого возбудили уголовное дело об осуществлении деятельности нежелательной организации. Месяц назад вышла в свет её книга «Нежелательная», в которой Анастасия повествует о своей жизни во время домашнего ареста, до него и после: о том, как она стала «угрозой» конституционному строю Российской Федерации, о том, как потеряла старшую дочь, отбывая наказание, и о том, как по её собственному опыту в России устроена политическая и социальная система. Книгу можно приобрести в печатном виде в магазине «Фаланстер», а в электронном виде – на litres.ru.
Мы поговорили с Анастасией о процессе создания книги, о жизни во время и после ареста и о свободе.
О книге
Анастасия, как и когда вам пришла идея написать книгу?
Сначала это был просто дневник, который я вела так, словно у меня была возможность использовать соцсети и рассказывать, что со мной происходит. Интернет и любое общение были под запретом, поэтому я писала для себя, чтобы не забывать и просто выговориться. События закручивались так стремительно и трагично, как в кино. Со временем я поняла, что из моего дневника может получиться книга, которую стоит опубликовать. В обществе есть большой запрос на искренность, а моя книга абсолютно честная. Мне нечего скрывать, мою жизнь следователи рассмотрели под микроскопом.
Интересна хронология повествования в первой части: две сюжетные линии идут в разное время с разной скоростью. Намеренно ли вы сделали такой сильный контраст между двумя историями? Означает ли это, что вы хотели противопоставить их друг другу: одна – светлая, с тёплыми оттенками, другая – холодная, больше серая?
Если честно, в первоначальном варианте хронология была более привычной для читателя: сначала короткие зарисовки из биографии, а потом уже события, предшествующие аресту. Но, когда мы стали работать над книгой с Олей Борисовой, именно она, как редактор, предложила сплести эти две сюжетные линии. Мне идея очень понравилась: так текст стал более объёмный и контрастный, как вы правильно сказали. Вообще, мне очень повезло с редактором, мы прекрасно сработались.
Теперь о второй части. Она уже очень похожа на дневник. Что в целом эта книга для вас самой – дневник или литературное произведение?
Да, вторая часть намеренно разбита на главы с подзаголовками в виде месяцев и годов, поскольку я считала каждый месяц ареста, для меня это своего рода зарубки на стене. Я каждый раз начинала новую главу и думала, сколько же ещё глав будет в этой книге и придётся ли мне писать её продолжение в тюрьме. К событиям в своей жизни я добавляю во второй части и события, происходящие в стране, и показываю, как кардинально всё менялось за эти два долгих года. Для меня это дневник, который стал литературным произведением.
«Я считала каждый месяц ареста, для меня это своего рода зарубки на стене. Я каждый раз начинала новую главу и думала, сколько же ещё глав будет в этой книге и придётся ли мне писать её продолжение в тюрьме»
Источник: Facebook @falanster.books
Можете кратко сформулировать главную мысль, которую вы хотели передать в своей книге?
Репрессии стали нормой, к сожалению. Аресты, обыски, уголовные дела и допросы постоянно мелькают в новостной ленте. Но за каждой такой новостью стоит целая история, где страшно и больно, где страдают дети и родители, где ночные кошмары и депрессия не проходят. Мне показалось важным рассказать свою историю обеим сторонам: преследователям и тем, кого преследуют. Обличить жестокость и дать надежду.
В интервью телеканалу «Дождь»* вы сказали, что все типографии в Ростове отказались печатать книгу. С какими ещё сложностями при создании вы столкнулись? Как вы думаете, ограничится ли история самоцензурой или произведение могут запретить в России?
Действительно, многие типографии отказали печатать моё произведение, а некоторые электронные площадки вернули книгу с формулировкой отказа: «разжигание политической и идеологической вражды». Самоцензура и самиздат, такие времена. Объективно, нет оснований запрещать это произведение или бояться его. Но сейчас так запросто, без каких-либо оснований клеймят людей иноагентами, нежелательными или экстремистами, что сложно предугадать судьбу моей книги.
В вашей книге многие инспекторы, судьи, прокуроры описаны как обычные люди: у них есть дети, семья, интересы, любимые фильмы, страны, блюда. Большинство из них не оставляют впечатление отрицательных персонажей. Кого же нужно винить в происходящем? Конкретных людей во власти или всю сложившуюся политическую систему?
Я намеренно показала их такими, какие они есть. Нет абсолютного зла, они не монстры, не пьют кровь младенцев, в жизни всё намного сложнее. Они такие же, как мы, просто по-другому устроились в жизни. Я вообще никого не виню и не обвиняю. Могу не согласиться, не уважать, не разделять мнения, не простить, но ненависти не испытываю. Мы с ними стоим по разные стороны баррикад, и, чтобы жить дальше в одной стране, надо друг друга слышать. Возможно, это звучит наивно. При этом, конечно, нужно критиковать сложившуюся политическую систему, при которой такие репрессии происходят. Конструктивная критика идёт во благо. Нужно самим пытаться менять эту жизнь к лучшему, помогать друг другу, проявлять эмпатию, бороться за свои права.
Надеетесь ли вы, что ваша книга сможет повлиять на общественность в нашей стране, открыть ей глаза на происходящее?
Сейчас я получаю отзывы о книге от совершенно разных людей, многие из которых никак не связаны с политикой, и книга действительно открывает людям глаза на происходящее.
«Мы с ними [властными структурами] стоим по разные стороны баррикад, и, чтобы жить дальше в одной стране, надо друг друга слышать»
О других писателях
Ваша книга – не первое произведение о репрессиях в современной России: Кира Ярмыш написала роман об аресте в спецприёмнике, а Олег Навальный – историю об отбывании срока в колонии. Читали ли вы эти книги? Можно ли назвать их и ваше произведение протестной литературой?
Читала Олега Навального и, думаю, прочитаю ещё немало книг, которые люди пишут в заточении. Жанр не новый, люди и раньше писали из лагерей и тюрем. Хотелось бы, чтобы этот жанр остался в прошлом, но он актуален по сей день. Когда так сильно преследуют на политическом поле, то где-то прорывается, и протест переходит в литературу, музыку, кино и даже на сцены стендапов. Это, в целом, новая протестная культура. Мы узнаём друг друга на улицах и в метро по протестному мерчу, книжке в руке, собираемся в культовых протестных местах или на квартирниках и так держимся друг за друга.
«Когда так сильно преследуют на политическом поле, то где-то прорывается, и протест переходит в литературу, музыку, кино и даже на сцены стендапов. Это, в целом, новая протестная культура»
Вы писали, что в спецприёмнике читали Некрасова, а в обычной жизни – много Салтыкова-Щедрина. Также на судебном заседании вы процитировали Айн Рэнд. Есть ли какой-то автор, который больше остальных повлиял на вас своим стилем письма?
У нас дома всегда было много книг, ведь мама – учитель литературы. Я с детства зачитывалась романами наших и зарубежных авторов. Особенно любила Пастернака, Ремарка, Лондона, Хемингуэя, Шоу. Сейчас больше читаю современную литературу Азии и скандинавских стран, исторические романы. С книгой так легко путешествовать по миру и во времени, даже если ты в это время один в холодной камере СИЗО.
В предпоследней главе вы несколько раз упоминали произведение Оруэлла «1984». Много ли общего между его антиутопией и современными российскими реалиями?
Поразительно и пугающе много общего. Тотальная слежка, полиция мыслей, министерство любви, переписывание истории, всё это стало современной реальностью. Мне давно советовали прочитать эту книгу, но я всё время откладывала. Для каждой книги в твоей жизни наступает свой момент. Я читала это произведение во время судебных заседаний, и казалось, что грань между вымыслом и реальностью исчезает.
«Тотальная слежка, полиция мыслей, министерство любви, переписывание истории, всё это стало современной реальностью»
Источник: unsplash.com
О жизни во время и после ареста
Во время домашнего ареста вы изучали голландский, занимались садоводством и спортом, читали учебники и художественную литературу. «Саморазвитие даёт самоуважение», – как вы сами пишете. Стала ли работа над книгой новым этапом саморазвития?
Безусловно. Это саморазвитие и самопознание. У меня не было проблем с дисциплиной или вдохновением, как вы понимаете, я просто записывала события и мысли. А вот дальнейший этап оформления текста – это уже большая работа. Работа над стилем, подачей, языком и так далее. Сложность в том, что ты перечитываешь свою книгу много раз и перестаёшь объективно воспринимать. Тут важна помощь редактора. Мы с Олей работали онлайн, обсуждая куски текста, добавляя моменты, которых не хватало, или наоборот, убирая лишнее, перекраивая структуру текста. Далее подключаются корректоры. Вёрсткой и обложкой занималась Алёна Салманова. Фото для обложки сделала Оля Вирич. Так мы нашей женской командой вместе работали над книгой, и, думаю, для всех нас этот период был временем саморазвития.
23 мая 2019 года было объявлено, что вы стали лауреатом премии Бориса Немцова. Какие эмоции вы тогда испытали?
Удивление и смущение, если честно. Живя в информационном вакууме, я не могла представить, почему столько людей проголосовало за меня. Большую роль сыграла трагедия, связанная со смертью моей старшей дочери. Бессмысленная жестокость по отношению к моей семье вызвала такой большой отклик. Я храню дома саму премию и тысячи открыток и писем, которые я получила за время ареста. Это очень вдохновляющая история, хотелось бы когда-нибудь сделать экспозицию с открытками политзаключённым.
Вы писали, что больше не сможете жить в городе, где инспекторы знают о вас совершенно всё. Остались ли вы в итоге в Ростове или выбрали другой город для постоянного проживания и почему вы сделали такой выбор? Планируете ли вы в целом оставаться жить в России?
Пока живу в Ростове, поскольку дети настрадались и попросили не менять им школу в ближайшее время: дочь заканчивает 11 класс, а сын – начальную школу. Возможно, позже переедем в другой город, удалённая работа позволяет это сделать. Многие ждут и полагают, что я уеду из России, но мыслей таких не было и нет. Кто-то же должен здесь остаться. Я очень люблю путешествовать, с удовольствием поехала бы с детьми в Европу на каникулы, мне там спокойно и нет ощущения постоянной слежки. Но пока нельзя.
Чем вы планируете заниматься в будущем, учитывая все ограничения из-за условного срока? Будете ли продолжать что-то делать в политической сфере?
Сейчас работаю над продвижением и распространением книги, это самый важный для меня проект. Буду заниматься тем, что называется теперь «околополитической» сферой – благотворительностью, культурой, психологией и образованием. У меня так много идей и задумок, что не хватает времени всё реализовать, но я работаю над этим. Политику сейчас запретили не только мне, а, по сути, всем. Но это невыполнимый запрет. Это как перестать думать и чувствовать.
«Политику сейчас запретили не только мне, а, по сути, всем. Но это невыполнимый запрет. Это как перестать думать и чувствовать»
О свободе
Как вам кажется, как скоро нам получится увидеть прекрасную Россию будущего, Россию без репрессий? Что мешает этому прямо сейчас?
Чтобы понять, что будет дальше, я ставлю себя на место действующей власти, имеющей огромные полномочия, финансы, любые рычаги управления. Готовы ли люди, привыкшие за пару десятков лет к такой жизни, лишиться всего в одночасье? Конечно, нет. Для того чтобы удержать существующий порядок, им нужны репрессии. Я думаю, что скоро ничего не случится. И не стоит ждать перемен, если сам не готов что-то менять. Мне, если честно, не нравится словосочетание «Прекрасная Россия будущего», это что-то нереальное и недостижимое. Нужно жить здесь и сейчас: бороться, менять, отстаивать, помогать.
Что такое свобода для вас в одном предложении?
Свобода – это мое право быть самой собой, со своими взглядами, недостатками, привычками и мечтами.
*Телеканал «Дождь» включён Минюстом России в список СМИ, выполняющих функции «иностранного агента».
