Ксения Диодорова, визуальный антрополог и куратор мультимедийной этнографической выставки «Исчезнет или превратится» рассказывает о том, зачем сегодня нужен проект о семьях и традициях, как лучше смотреть выставку и почему у турецких коз 33 имени.
Хочется начать с того, чтобы Вы рассказали о себе. Вы занимаетесь антропологией? Как Вы себя позиционируете?
То, что мы делаем, лежит на границе художественной и научной практики: art&science, граница искусства и антропологии. В основе выставки «Исчезнет или превратится» – исследовательский материал, результаты экспедиций и работы с наследием, но есть и художественная форма. Наша сценография — художественная, чтобы исследовательский материал приобретал более объёмный характер для зрителя. Для меня в выборе языка всегда был важен именно смотрящий, гость — то, что он воспринимает и понимает. Итак, зритель идёт по улице, и вдруг оказывается на нашей выставке. Какие колыбельные? Пастухи? Зачем ему это? На эти вопросы даёт ответ художественный образ.
Появилось сразу несколько вопросов. Когда Вы отправляетесь в этнографическую экспедицию, Вы заранее думаете о том, что станет её финалом, в какой форме представите объекты?
В большинстве случаев – да. Когда я еду, то уже понимаю какие-то важные точки будущего повествования и основные ключи выразительности. Другое дело, что образ может появится. Например, отношение «животного и человека» через образ пастуха. Мы можем представить это в виде инсталляции с настоящей шерстью козы. Можем в виде монолога пастуха, где он перечисляет имена коз на родном языке. Можем показать видео, где видим, как происходит пастушья жизнь. В самой экспедиции, мы узнаем, «Что?». А художественная практика отвечает на вопрос «Как?».
Расскажите про выставку и про подготовку к ней. Какие были цели и задачи у экспедиции? Сколько она длилась? Как она проходила?
Экспедиции не заканчиваются! Мы всё время куда-то едем. Одни экспедиции перетекают в другие, перед открытием проекта бывают точечные поездки, чтобы дособирать материал. Хотелось дать собранным документам и материалам точность и образность, дать им работать и жить, получать отклик, создавать диалог. Потому что темы, люди, с которыми мы работаем непрерывны.
А на самой выставке будет несколько историй разных семей? Как она устроена?
Выставка состоит из пяти глав, каждая из которых посвящена одной семье: в Азербайджане, Узбекистане, Турции, Татарстане и Дагестане. Общая для них всех тема — то, что это семьи, которые в нескольких поколениях сохраняют традицию, ритуалы и отношения поколений. Мы называем главы о каждой семье «сценами», потому что, с одной стороны, это «сцены жизни». А, с другой стороны, сцены, на которых разворачиваются действия между людьми, зрителями, предметами, архивными фотографиями, то есть между настоящим и прошлым. Этим текущим местом в Петербурге на Кожевенной линии и теми местами, где живут наши герои.
Вся выставка — про взаимность, взаимопроникновение. Мы старались создать экспозицию, в которой человек в чём-то ломает свою привычку восприятия пространства. Не просто смотрит на стены, но оказывается в среде, в которой дальше начинает что-то узнавать, прислушиваться, что в след за собой требует включённости и расположения. Наша задача в том, чтобы создать такую среду, где у человека не будет выбора, он буквально почувствует, будто он там, в этом поле.
Очень интересно. Про какие традиции узнает зритель, разглядывая эти сцены?
У нас есть семья Джихангир из Турции, потомственные кочевники-пастухи. Семья из Узбекистана, в которой уже восемь поколений занимаются керамикой. Есть семья из Азербайджана, которая исполняет мугам — традиционный музыкальный жанр. Есть Россия, Дагестан, семья Гаммадовых, где собран домашний музей с коллекцией старинных предметов и историй, связанных с ними. И ещё семья татар Исаевых, которые приехали в 1956-ом году из Уфы, и отец которых стал первым имамом нашей соборной петербургской мечети и восстанавливал её. Он был первым, кто перевел Коран на татарский язык. Когда я спросила у сына Исаева, что вы бы сами назвали традицией вашей семьи, он сказал, что наша традиция — это и есть сохранение памяти.
Это какой-то ключевой момент идеи выставки?
Верно. В антропологии есть важный этический момент: что ты обнажаешь чью-то жизнь. Важно, чтобы люди, с которыми мы работаем, знали, куда и почему они отдают. Что, что бы мы ни делали, мы вырываем жизнь из контекста, достаём какие-то кусочки. Нам важно, чтобы люди сами хотели делится тем, что имеют.
Вы сказали про то, что важно погружение зрителя. Каким способом это достигается и какими приемами?
Наш проект — про мультижанровость, прямо сейчас мы складываем его на монтаже слой за слоем. Один звук накладывается на другой, боковым зрением ты видишь шуршание в окне, при этом одновременно читаешь сопроводительный текст. Мультимедиа похоже на индийские обед тали: когда на одном подносе стоят много плошечек, и, считается, что там должно быть и сладкое, и кислое, и горячее, и холодное, и пресное, и острое. Тали едят руками, это тактильный канал. Через синтез мы воздействуем на все каналы восприятия: зрители видят текст, слышат монолог или звук, через просвет эскиза керамики находят крутящийся на станке кусок неоформленной глины.
Главная опора сценографии выставки в том, чтобы подарить чувство, словно зритель сам зашёл в дом к одной из семей. Словно он сидит на одном топчане с пастухами и смотрит в глаза живой козочке. Или сидит в мастерской у керамистов. Это эмоциональный и физический опыт, который трудно пересказать словами, он получается многомерным, не столько за счёт среды и архитектуры, плоскости изображений, а как раз за счёт этого синтеза. Мы приглашаем не просто оценить визуальное содержание, но оценить и свой опыт нахождения с людьми.
Интересное сравнение с обедом. Я подумала ещё вот про что. Вы сказали, что ваша задача в том, чтобы человек ощутил себя, словно он находится прямо там, с пастухами. Но не всегда работает так, что изображаемое, выдернутое из реальности, выглядит достоверно. В литературе есть фраза: «Если хочешь рассказать правду, солги». Как у Вас сочетаеются художественные условности и попытка создать нечто максимально реалистичное, похоже на правду?
Это хороший вопрос. Стоит сказать, что попытки создать реальность у нас нет. Мне не близки любые формы имитации — этнодеревни, реконструкция обрядов. Попытка воссоздания чего-то — кажется недостаточной. И это сложно, в этом как будто всегда есть некоторый элемент бутафории. Поэтому у нас нет попытки трансляции реальности, а есть попытка создания образа и состояния. Это дает нам образность. А образность — это всегда символ. А символ — это сокращение. Сокращение, определённая условность, метафора. Когда ты рассказываешь историю целого поколения, но через одно событие. И вот этот поиск этих образов — это и есть та самая художественная часть, которую мы с вами обсуждали.
Когда мы работали с пастухами в Турции, я столкнулась с тем, что наш переводчик может перевести не всё, потому что у юруков есть масса слов, которых нет в турецком языке, и они не понятны. Мы покопались, и оказалось, что есть отдельный словарь, который конкретно используют только эти пастухи-кочевники. Когда мы стали его переводить — это была отдельная, невероятная по тяжести работа. Например, в этом словаре одно слово может означает «есть, обмакивая еду в бульон». Или один глагол, который означает «говорить в неистовом гневе». Образом становится часть содержания, например, в части выставки есть перечисление 33 имен коз. Вот, например, козу зовут «Чулук», потому что шерсть на спине похожа на «чу». Это такая грубая ткань, которую кочевники используют в качестве подстилки и накрывают ей крышки своих шатров. Или, имя «Элмаз». Это значит, что коза по-настоящему талантливая — она очень много ест, а поэтому даёт много молока. Отсюда ее имя — Эльмас, то есть — алмаз.
Приобрести билеты на выставку можно тут. Также можно приобрести абонементы на выставку и на другие события фестиваля тут.
Где: Санкт-Петербург, ул. Кожевенная, 30.
За подготовку материала благодарим Ирину Костареву.
