Цирк в искусстве: о масках, свободе и закулисье
Тема цирка в творческой практике Адель Левитовой так или иначе прослеживается с самого начала ее художественной деятельности. Сейчас Адель готовит необычный зарубежный проект, в котором образ шапито приобретет новые смыслы и новый вид. А весной этого года художница представила выставку «Circus» в арт-хабе «Тупик» в музее ART4. Адель показала серию из восьми работ, где сосредоточилась на образе циркового закулисья как всеобщей метафоре жизни и личной драмы проживающего ее героя.
Именно Адель стала нашим проводником в историю, значение и символизм цирка в культуре и помогла разобраться в том, как современные художники переосмысляют опыт предыдущих поколений в своем творчестве.
Об Адель Левитовой
Цирковое буйство — одна из тем, к которой художники обращались во все времена. Смена масок и ролей стала настолько привычной для нас, что повседневность и торжество праздника порой смешиваются. Такое слияние культуры спектакля и обыденности превратилось в обширное поле для интерпретаций художников.
Еще в детстве на меня повлияли картины, которые находились у нас дома. Помню, в моей комнате были акварельные ромашки в стакане, которые до сих пор хранятся на даче.
Я училась в МГУ на юриста, но почти сразу почувствовала, что юриспруденция — не мое призвание, хотя обучение давалось мне достаточно легко.
Однажды я задумалась, кем бы я хотела видеть свою дочку? В моем уме возник образ художницы, и эта идея стала укореняться во мне.
По случайному совпадению в то же время случился жизненный кризис. Тогда я пошла в художественный магазин, купила себе мольберт, ватман, тушь и начала писать. Все свои эмоции «выгружала» на холст — это стало моей отдушиной. Я увлеклась и начала глубже погружаться в тему: изучала акварельную живопись, ходила на академический рисунок, повторяла работы великих мастеров. В тот период очень нравился Эгон Шиле, работы которого я с удовольствием копировала. И куда бы не приезжала, я бежала в музеи, галереи, интересовалась биографиями художников. Тогда казалось, что это какие-то «божественные» люди.
Университет я закончила и даже проработала юристом какое-то время. Карьера успешно развивалась, но что-то внутри не складывалось. Я продолжила поиск себя: отучилась на дизайнера в школе «Детали». В 2017-м на Cosmoscow, как молния пронзило осознание: я увидела себя в этом мире и поняла, что должна быть здесь: писать картины и быть художником.
У меня есть фавориты: Бернар Бюффе из «старой школы». Из современных люблю Питера Дойга. Если говорить про конкретную работу, то для меня это «Цыганка с бубном» Матисса — картина про женскую силу и радость. В каком-то смысле я считаю этого художника одним из своих учителей.
Если говорить про новые имена, мне сложно следить за современным искусством: оно стало очень концептуальным. Пока я стою на живописи и скорее перерабатываю классиков.
В разных странах лидируют разные художественные течения: в Израиле много экспрессии и абстракции, в России больше фигуратива. Это связано с влиянием религии на культуру, ведь и в иудаизме, и в мусульманстве существовал запрет на изображение объектов физического мира. Наша культура начиналась с иконописи, поэтому в российском искусстве больше фигуратива. Мне он ближе.
Расстраивает, что в России не существует культурной преемственности. Многие художники оторваны от культурного контекста — это связано с исторической спецификой нашей страны, традиции и уклад которой постоянно прерывалась и начинались с нуля.
В творчестве я стараюсь сохранять эту связь. Иногда это происходит неосознанно, но когда я прихожу в Третьяковскую галерею, то отмечаю точки соприкосновения между моими работами и Кандинским или Аристархом Лентуловым — одним из моих любимых художников.
В начале творческого пути было страшно, что без академического образования меня не примет арт-сообщество. Тогда я поняла: нужно фокусироваться на внутреннем, и определила для себя, что должно нести мое искусство. Важно, чтобы работы, которые я создаю, наполняли, давали надежду, несли свет. Мысли об идее помогали мне справляться с внешними страхами.
В какой-то момент я боялась, что живопись сведет меня с ума. На некоторое время она вытеснила все – семью, друзей, развлечения и хобби. Я приходила в мастерскую с утра и выползала поздно вечером, потому что искусство, как ни крути, требует большой отдачи, душевных и эмоциональных жертв. Постепенно мне все же удалось найти баланс между реальностью и творчеством. Постепенно мне все же удалось найти баланс между реальностью и творчеством.
О выставке «Circus»
Проект олицетворяет «состояние эмоционального предела»: не только негативные чувства, но и эйфорию, восторг, влюбленность. С такими крайностями интересно работать, и в серии «Circus» это безусловно прослеживается.
Адель Левитова обычно пишет картины без эскиза: сразу на холсте. Эта серия оказалась другой, менее спонтанной, более выверенной. Адель создавала ее как продуманный проект: художнице было интересно подойти к процессу более рационально и отследить внутренние переживания, прежде чем выплескивать их на холсты. В результате серия стала «корсетом» Адель Левитовой, который «держал» ее и помогал быть более собранной.
Стилистика серии «Circus»
Стилистически новая серия отличается от предыдущих работ: в картинах преобладают красные и черные цвета. Автор комментирует это так:
Я решила попробовать работать с минимумом цвета. Для меня это был вызов: лаконично и просто рассказать большую историю.
Цирк как образ
Для меня цирк — это отражение нашего мира в миниатюре. Но больше всего меня интересовало, как ведут себя клоуны: всегда ли они остаются людьми? Какими людьми? Или маски так плотно приросли к нам, что мы теряем свою идентичность.
Эта серия — возможность задать себе вопрос: кто мы? Художница старалась вложить в нее идею о том, как важно чувствовать свою идентичность и взгляды, а не мимикрировать, подстраиваясь под обстоятельства. «Circus» — проект об искренности. Какие мы, когда снимаем маски и уходим со сцены? Это закулисье. Внутренний мир, где герои могут расслабиться и быть собой.
Цирковое искусство имеет множество интерпретаций. Это и комедия дель арте, и «Ледяной дом» императрицы Анны, и явления поп-культуры.
Комедия масок сочетала в себе диаметрально противоположное: классические образы и импровизацию на сцене. Актеры, обычно странствующие, знали общий сюжет, но конкретные реплики придумывали во время игры. Режиссер пьесы мог влиять на содержание, но ее развитие сильно зависело от самих комедиантов.
Комедии дель арте не отличались замысловатым сюжетом: на пути к благополучию двух влюбленных постоянно возникали препятствия. Их преодоление — основной двигатель пьесы. Дзанни — слуги главных героев — всячески помогали им прийти к счастливому финалу.
Свое название комедия дель арте получила неслучайно: лиц не скрывали только влюбленные. Остальные участники постановки носили характерные маски. Наряду с жестами и речью, они отличали персонажей друг от друга, и зрители могли с легкостью узнать любимых героев. Именно комедии дель арте мы обязаны появлением таких героев, как Арлекино и Пьеро, хотя последний и выступал без привычного колпака.
Анна Иоанновна любила пышные праздники и торжества, на которые не жалела средств. Особенно публике запомнилось венчание Михаила Голицына с придворной шутихой Авдотьей Бужениновой. Церемония стала частью наказания князя за брак с итальянкой и последующее обращение в католичество.
Анна Иоанновна тщательно планировала масштабную свадьбу и для маскарада приказала собрать представителей всех народностей России. Более трехсот человек из разных регионов Империи привезли в Санкт-Петербург и облачили в традиционные наряды.
Свадебное шествие проследовало по главным городам столицы. Молодожены сидели на слоне, а в маскараде участвовали Сатурн, Нептун и Бахус — символ насмешки над чужой верой. Маскарад закончился в Ледяном дворце, который построили специально для торжества. Здание украшали скульптуры из льда в форме дельфинов и слона.
Граница между повседневностью и праздником стирается: современная культура становится все более зрелищной и театральной. Этот феномен перенял многое от средневекового карнавала – процесса, где разрушаются рутина и привычные ценности, а табуированные темы становятся основой торжества.
Новой формой средневекового карнавала стали и социальные медиа. В них условности и официальность исчезают, а каждый пользователь создает желанный виртуальный образ-маску. Фривольность и праздничность — характерные черты не только медийного пространства, но и многих сфер жизни. Благодаря шоу и зрелищам существует не одна индустрия, и подобный «карнавал» проникает в нашу действительность.
Куратор выставки Виктория Мизиано и художница Адель Левитова о цирке в культуре
Вика: Комедия дель арте позволяла артистам импровизацию, несмотря на то что они выбирали себе амплуа и играли его всю жизнь. И вместе с Адель нам было интересно поразмышлять, где в личной жизни человек может отойти от привычной ему роли и действовать смело, небанально и к чему это приведет.
Мне нравится, как Адель рассказывает о последней работе серии «Клоун» (секретное название — «Будь дураком») о человеке, который в реальной жизни примеряет маску «дурачка» и может себе позволить больше раскрыться: как шуту ему больше прощается.
Адель: Да, он, как юродивый, который может говорить правду, скрываясь за маской немощного. История про маски — она бесконечна. Мы всю жизнь пребываем в каких-то ролях и жонглируем субличностями. И для меня вопрос про маски — это вопрос про искренность. Когда мы в дуальности нашего поведения забываем реальное я. Я стараюсь стремиться к «кристальной чистоте»: быть искренней и быть собой. Потому что быть собой — это роскошь, получить которую невозможно без жертв.
Все знают «Девочку на шаре» Пикассо, а кто еще из художников обращался к теме цирка?
Мне очень нравится серия «Цирк» Марка Шагала, есть замечательные картина «Арлекины» Поля Сезанна. Очень люблю Джеймса Энсора: он писал людей в масках. Но на момент работы над серией я ни с кем не состояла в диалоге. Сначала я создала «Circus», а потом уже вспомнила про Жана Дюфи, например. У него прекрасные работы.
